Пиит Резник написал тьму, массу, кучу, море разливанное, легион стихотворений, за которые я, да не один я, ему благодарен. Я даже слышал однажды, как он употребил слово «трансцендентный», каковое слово способно вогнать в ступор не только «иванушек», но весь состав участников «Песни года».
Его отличают эрудиция, царственные повадки, граничащие с вельможной вальяжностью, не допускающей увлечения людьми. В любой ситуации ведет себя аки вершитель судеб, даже в сыплющей искрами. Он не дозволит вам сократить дистанцию, которую сам же установит. Он существует в своей Вселенной, и ему достаточно лет и у него достаточно регалий, чтобы иметь свою Вселенную.
Когда вы милы ему, он вам улыбается. Заступился.(Никто, конечно, этого не оценил, но я не Резник и не Гришковец, слава Богу, я не обиделся). ЕВ, натурально, яркая персоналия, но... как бы это сказать... слишком увлекается карнавальной самореализацией, в известном смысле «проваливается в себя»; «голый человек на голой земле» это, конечно, здорово, но утомляет.
Пиит пришел к Певунье, предложил песни, написанные вместе с легендарным Паулсом, будто бы по 25 тыщ баракообамов за штуку. Кажется, барышня - учитывая ее экспансивность, можно только предполагать, в какой форме-отказала Мэтру. И обрекла себя на анафему. Потому что Мэтр очень невысокого мнения о всяком, кто манкирует его нетленками. Он так и сказал: жадина-говядина, двести тысяч, сука, за концерт берешь, а на шедевры бабла жалко.
Мадам далеко не благоговейно это выслушала и назвала ИР рвачом и демагогом. Она указала ИР на грандиозное самомнение; с чего, дескать, он взял, что делает честь человеческой расе, когда он доподлинно жлобяра.
При этом я так и вижу, как горят яростным блеском ее глаза.
Но у ИР тоже глаза способны испепелить, когда «батюшка гневается». В этом состоянии, мною виденном, ИР наводит на мысль о зыбкой грани между одержимостью и безумием.
Но теперь времена другие, теперь «Старинные часы» не помогут, они твое время уже отсчитали, теперь время лен и стасов.
Но в одном они похожи: в жлобстве. Просто один наглеет, называя цену, а другой хамит, не желая платить.