По дороге в тюрьму я читал Маяковского
Сегодня 85 лет со дня смерти великого советского поэта Владимира Маяковского
Фото: РИА Новости
С Владимиром Владимировичем связана у меня такая история. В 2006 году я, можно сказать, случайно и незаконным образом перешел грузинскую границу через реку Ингури. Это случилось аккурат в дату трагической смерти Владимира Маяковского – 14 апреля.
Ну, перешел и перешел. Захотелось тогда мне ранним-преранним утром посмотреть на холмы Грузии печальной. Однако бдительность приграничного населения оказалась на высоте, и скоро я попал в лапы грузинской госбезопасности. Отношения у нас с Грузией на тот момент были уже довольно паршивые. После допроса в городке Зугдиди меня почему-то приняли за шпиона и повезли в тбилисскую контрразведку. Без наручников, но в сопровождении трех конвойных. Это были офицеры ГБ, люди на вид суровые, но культурные. Ехали мы на приличном джипе. Офицеры молчали, становилось скучно. А до Тбилиси 350 километров. Вокруг такие удивительные пейзажи! И тут на меня сошло вдохновение.
- Хотите, - предложил я, - почитаю стихи великого грузинского поэта Владимира Владимировича Маяковского?
Офицеры пожали плечами.
От этого Терека в поэтах истерика.
Я Терек не видел. Большая потерийка.
Из омнибуса вышел вразвалку,
поплевывал в Терек с берега,
совал ему в пену палку.
Чего же хорошего? Полный развал!
Шумит, как Есенин в участке.
Как будто бы Терек сорганизовал,
проездом в Боржом, Луначарский…
Читал я громко и выразительно. В глазах моих слушателей появился интерес. Маяковский - один из моих любимых поэтов, я знаю наизусть много его стихотворений и даже две большие поэмы.
Только нога ступила в Кавказ,
Я вспомнил, что я — грузин.
Эльбрус, Казбек. И еще — как вас?!
На гору горы грузи!
…..
- Вы любите Грузию? – вдруг спросил один из конвоиров.
- Обожаю! – я не соврал. И завязался у нас разговор такой душевный, что где-то на перевале мои охранники решили меня угостить обедом с хорошим вином. Потом по дороге я еще долго на бис читал Маяковского, и мы останавливались несколько раз, чтобы гость в моем лице отведал вина вот в этом селе, и вот в том селе.
В Тбилиси приехали уже к ночи. Стали меня оформлять в тюрьму. При этом мои зугдидские друзья, как мне показалось, просили тбилисских коллег, чтобы меня не кидали на нары. Из непонятного мне их разговора я услышал несколько раз фамилию «Маяковский» с восторженными нотками в голосе. Может по сей причине тбилисские гбшники тоже отнеслись ко мне довольно вежливо. Меня поместили в отдельную камеру, предварительно убрав из нее всех сидельцев. А уже на следующий день я по личному указанию президента Саакашвили (так мне сказали), был выпущен под опеку российского посольства и еще неделю дожидался документов на депортацию, живя в хорошей гостинице.
Историю трагической гибели Владимира Маяковского в этот день ровно 85 лет назад я здесь пересказывать не буду. Все любители поэта знают ее отлично. Я бы только хотел предложить вам вспомнить сегодня этого гениальнейшего человека-романтика, который так мечтал прийти в наше светлое будущее из своего неустроенного прошлого. А мечтал он такими словами:
…Я к вам приду
в коммунистическое далеко
не так,
как песенно-есененный провитязь.
Мой стих дойдет
через хребты веков
и через головы
поэтов и правительств.
Мой стих дойдет,
но он дойдет не так,—
не как стрела
в амурно-лировой охоте,
не как доходит
к нумизмату стершийся пятак
и не как свет умерших звезд доходит.
Мой стих
трудом
громаду лет прорвет
и явится
весомо,
грубо,
зримо,
как в наши дни
вошел водопровод,
сработанный
еще рабами Рима.
В курганах книг,
похоронивших стих,
железки строк случайно обнаруживая,
вы с уважением
ощупывайте их,
как старое,
но грозное оружие.
Я ухо словом не привык ласкать;
ушку девическому
в завиточках волоска
с полупохабщины
не разалеться тронуту.
Парадом развернув
моих страниц войска,
я прохожу
по строчечному фронту.
Стихи стоят
свинцово-тяжело,
готовые и к смерти
и к бессмертной славе.
Поэмы замерли,
к жерлу прижав жерло
нацеленных
зияющих заглавий.
Оружия
любимейшего
род,
готовая
рвануться в гике,
застыла
кавалерия острот,
поднявши рифм
отточенные пики.
И все
поверх зубов вооруженные войска,
что двадцать лет в победах
пролетали,
до самого
последнего листка
я отдаю тебе,
планеты пролетарий.
Рабочего
громады класса враг —
он враг и мой,
отъявленный и давний.
Велели нам
идти
под красный флаг
года труда
и дни недоеданий.
Мы открывали
Маркса
каждый том,
как в доме
собственном
мы открываем ставни,
но и без чтения
мы разбирались в том,
в каком идти,
в каком сражаться стане.
Мы диалектику
учили не по Гегелю.
Бряцанием боев
она врывалась в стих,
когда
под пулями
от нас буржуи бегали,
как мы
когда-то
бегали от них.
Пускай
за гениями
безутешною вдовой
плетется слава
в похоронном марше —
умри, мой стих,
умри, как рядовой,
как безымянные
на штурмах мерли наши!
Мне наплевать
на бронзы многопудье,
мне наплевать
на мраморную слизь.
Сочтемся славою —
ведь мы свои же люди,—
пускай нам
общим памятником будет
построенный
в боях
социализм.
Потомки,
словарей проверьте поплавки:
из Леты
выплывут
остатки слов таких,
как «проституция»,
«туберкулез»,
«блокада».
Для вас,
которые
здоровы и ловки,
поэт
вылизывал
чахоткины плевки
шершавым языком плаката.
С хвостом годов
я становлюсь подобием
чудовищ
ископаемо-хвостатых.
Товарищ жизнь,
давай
быстрей протопаем,
протопаем
по пятилетке
дней остаток.
Мне
и рубля
не накопили строчки,
краснодеревщики
не слали мебель на дом.
И кроме
свежевымытой сорочки,
скажу по совести,
мне ничего но надо.
Явившись
в Це Ка Ка
идущих
светлых лет,
над бандой
поэтических
рвачей и выжиг
я подыму,
как большевистский партбилет,
все сто томов
моих
партийных книжек.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ
Владимир Маяковский: «Лучше застрелиться, чем общаться с дураками!»
19 июля - 120 лет со дня рождения знаменитого поэта
Маяковский не то, чем кажется; не то, чем пыталась его представить советская пропаганда; не то, чем пытался представить себя он сам. Он был одним из меланхоличным, трепетным, нервным и нежным поэтом, - практически мужская версия Цветаевой. Он мог написать огромный сомнительный стихотворный текст («Я хочу, чтоб в дебатах потел Госплан, мне давая задания на год», «Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо» и т.д.), а потом приделать к нему невероятный «райский хвостик» в четыре строки. (подробности)