Партизан Борис Устименко: Чтобы забрали в армию, я на коленях стоял перед секретарем райкома

Борис Капитонович выступал на одном митинге с маршалом Рокоссовским и сегодня часто вспоминает тот день.

Фото: Александр КАТЕРУША

Всем ветеранам мы задаем три вопроса: об их довоенной и мирной послевоенной жизни и просим вспомнить яркие эпизоды из жизни фронтовой. Наш сегодняшний выпуск посвящен Борису Капитоновичу Устименко, который начал войну в партизанском объединении, а в Восточной Пруссии воевал уже командиром минометного отделения.

Голодное детство

- Я – чистокровный украинец. Батька мой – Устименко Капитон Тарасович. Мать была моложе отца на 8 лет, она преподавала в школе и была человеком образованным. Родился я в 1923 году в городе Черкассы. Учился в школе в городе Златополь. Директор школы меня очень любил. Несмотря на плохое материальное положение и бедноту, я рос крепким парнем. Хорошо прыгал, играл в сборной города по волейболу. В высоту прыгал 1,75 метра. И никакой водки у нас не было, наркоты не было! Зато был дворец пионеров, куда мы ходили.

В 1932 и 1933 годах был страшный голод. У нас в районе все деревни вымерли. В 1933 году прислали к нам конный корпус, который хоронил людей. Меня и сестру Тамару мать спасла. Ей кто-то давал макуху, мы ее ели.

В 1941 году окончил десять классов. Мне исполнилось 18 лет, 18 июня отгулял выпускной вечер, и 22-го началась война. Помню, как мы слушали выступления Молотова и Сталина, который впервые обратился к нам «братья и сестры». Слова Молотова о том, что «враг будет разбит и победа будет за нами», прошли со мной всю войну. И все время нам говорили, что немцы еще на границе и бои идут там, хотя это было далеко не так. Правды мы не знали, и после этих радиовыступлений все ринулись в военкомат. Мы думали, что наши войска уже под Берлином и что немцам вот-вот голову скрутят и мы, черт возьми, не успеем повоевать…

"В окопе сидели по три недели..."

- Я начал войну в качестве командира отделения партизанского соединения. Не повезло мне – разорвался тяжелый снаряд, и меня подбросило в воздух. Спас большой сугроб, в который я упал.

В армию меня призвали только в 1944 году. Я на коленях стоял перед секретарем райкома, чтобы меня отпустили. Я буквально умирал: во время того взрыва получил контузию, а от удара об землю мне оторвало легкое. Кровь шла три месяца, лечился. Думал, что пойду воевать, мне будет страшно, и я вылечусь. Так и вышло. Я попал во Вторую ударную армию. 330-й полк, 86-я стрелковая дивизия. От Ленинграда начали наступать на Псков, дальше - больше…

После войны Устименко попал в 1-ю танковую дивизию.

…Так получилось, что нашему командиру минометной батареи уже было за 40. По сравнению со мной, тогда – 20-летним пареньком, он был стариком. Корректировать огонь ему было сложно. И корректировал я, будучи командиром отделения. Мы перешли границу за месяц до наступления, чтобы подготовиться. Началось наступление на Восточную Пруссию. Потери были просто огромные. Все, начиная от командира полка, заканчивая солдатом-ефрейтором, знали – одного убьют, а четырех ранят. Я всегда был уверен, что ранить меня могут, но убить – нет. С этим чувством уверенности я прошел всю войну. И не только я. Так думали все. В окопе иной раз сидишь две-три недели, когда застой. И ты начинаешь с ума сходить. Ты хочешь спать, а поспать нормально не получается. Ведь все время в напряжении, всегда нужно быть наготове. А пехота – это не танкисты. Пехота была все время в холоде и голоде…

… После Эльбинга мы приближались к Хайлигенбайлю. Дали командование на охрану штаба корпуса ночью. Это был конец марта. Утром началась передислокация штаба корпуса. В кабине – полковник. Не разобрался с картой и поехал не по той дороге. Через 10 минут он заехал прямо к немецким траншеям. Как удалили они! Загорелось все, мы соскочили. Спас нас завал кирпичей. Мы засели и начали отбиваться. Отбивались здорово. Несколько офицеров погибло, но документацию мы спасли. Тогда меня ранило. В обе ноги пули попали. Разрывная пуля угодила в живот. Это было мое пятое ранение. И для меня война кончилась. Лечился в госпиталях Восточной Пруссии, Саратова, Сызрани. Я лежал 5 месяцев. В разрушенный Кенигсберг я вернулся только в октябре 1945 года.

«А я жив…»

- После войны я попал в 1-ю танковую дивизию, которая располагалась в Калининграде. В ней прослужил 30 лет. Окончил военно-политическое училище, Харьковское танковое училище, Высшую партийную школу. Стал замполитом полка, потом секретарем партийной комиссии. Ушел со службы полковником в 1974 году. Мне был 51 год.

Работал на заводе «Калининградгазавтоматика», где учил марксизму и ленинизму. Уже потом директор завода пригласил меня начальником отдела кадров. Работал там до 70 лет. Потом работал в Российском обществе охраны природы до 1994 года, когда жена тяжело заболела. Жены уже нет со мной 20 лет. 20 лет – я когда думаю об этом, мне не верится. А я жив, мне 92 года.